Прогулка по владениям бобров стоила ему подмоченного фотоаппарата и испачканной одежды.
Володя отошел немного подальше, нарвал травы и тщательно вытер руки. Затем – для верности – еще раз протер их рубашкой. Вернее, теми ее местами, что остались чистыми. Потом он запустил руку в задний карман джинсов и достал оттуда носовой платок. Привычка. Этому его научил, как ни странно, отец – в каждую крупную вещь класть носовой платок.
Мать всегда довольствовалась одним, а отец, аккуратист и педант, рассовывал их в карманы пальто, плаща, пиджака, брюк, джинсов и так далее. У него даже был свой носовой платок для каждой вещи. Володя и не заметил, как перенял эту привычку, скорее полезную, чем ненужную.
Платок оказался немного влажным, но зато – не грязным. Соловьев аккуратно протер объектив и нажал на спуск. Затвор щелкнул, послышалось тихое жужжание моторчика перемотки. «Слава богу, камера работает!»
Соловьев оглянулся на бензовоз. С этой стороны хорошо была видна рыжая от огня кабина, в пустом проеме на месте расплавившегося лобового стекла торчал железный остов большого руля.
Володя перевел взгляд чуть правее и увидел машину, вдавившуюся в цистерну так, что они составляли одно целое. «Нива», – прочитал Володя на задней двери. Он медленно направился туда.
«Нива» тоже сильно обгорела. «Наверное, столкновение и явилось причиной пожара. А вертолет завис над горящей цистерной и передавал по рации сообщение. Но почему он вдруг упал? Случайность», – подумал Соловьев, не отдавая себе отчета в том, что за последний час ему слишком часто приходится произносить (пусть даже мысленно) это слово.
Он обошел «Ниву» со стороны водителя, держа наготове фотоаппарат. Стекол в машине не осталось, и он хорошо видел, что внутри СИДЕЛИ люди. В момент столкновения они находились в машине.
«Ну да, конечно. А что, они сначала должны были вылезти?»
Соловьев увидел капот, смятый, как мехи аккордеона, и то, что когда-то было человеком, лежавшее на нем. Он попытался сглотнуть, но во рту пересохло. Наконец ему удалось собрать остатки слюны и протолкнуть их в горло, но слюна эта была с запахом горелого мяса. Соловьева передернуло.
Он громко рыгнул и поднял к глазам «Никон». Мышцы лица напряглись и сложились в гримасу отвращения.
Соловьев навел видоискатель на обугленный череп. Указательный палец лег на спуск. В этот момент кусок дымящейся плоти, лежавший в ямке под глазницей, отвалился от черепа и упал на черный металл капота.
Соловьев дернулся, и «Никон», точно автомат, стреляющий очередью, снял загнувшееся крыло, обгоревшую ступицу и асфальт под ногами Соловьева. Но не то, что он ДОЛЖЕН был снять.
Переведя дыхание и поборов дрожь в руках, Соловьев снова навел видоискатель на потрескавшийся от огня череп. На этот раз снимки получились удачными. Конечно, не то, что падающий вертолет, но все же... Куда ни шло.
Он подумал, что сгоревшая «Нива» – все-таки не то, что он хотел. Фоторепортаж требовал логического завершения. Ему надо было найти разбившийся вертолет.
Решив не тратить понапрасну пленку, Соловьев отправился вперед по шоссе. Он знал, что вертолет не мог упасть на дорогу, иначе откуда бы взялся этот зеленый взрыв? Нет, рухнувшую машину надо искать в лесу.
Как? Где? Пока он представлял это довольно плохо, но надеялся, что найдет. Случай. Вот что ему поможет! Его Величество Случай!
Внезапно одна мысль, промелькнувшая в голове с ясностью молнии, заставила его остановиться и застыть на месте. Только сейчас до него дошло, что это был ТОТ САМЫЙ вертолет.
Тот самый, который он покинул за десять (или пятнадцать?) минут до трагедии. И ему не надо было ничего придумывать, ведь он ВИДЕЛ лица тех людей, которые погибли. Он даже ЗАПОМНИЛ их.
Но сейчас они вставали в его памяти совершенно другими: не веселыми, с дрожащими от азарта улыбками, а – ИСКАЖЕННЫМИ.
Лица людей на КРАЮ. Восемь спортсменов (ну, их он запомнил не очень хорошо) и два инструктора: один – высокий, со следами юношеских прыщей, а второй – с круглым кошачьим лицом и стриженой щеточкой усов.
Эти лица кричали. Они уже заглянули в глаза СМЕРТИ и увидели ее злобный оскал. Эти лица были такими, какими не могут быть лица живых людей, потому что они больше не принадлежали этому миру – яркому и зеленому, согретому теплым июльским солнцем.
Все это Соловьев даже не понял, а ОЩУТИЛ. И то, что он чудом остался жив – это тоже СЛУЧАЙ. Просто случай... Или...
Он почувствовал себя плохо, так плохо, что едва успел добежать до кювета и спустить штаны.
Издалека, на ТОЙ стороне цистерны, послышалось ровное стрекотание двигателя – судя по звуку, мотоциклетного. Он смог разобрать чьи-то голоса, но, конечно же, не могло быть и речи о том, чтобы встать во весь рост и закричать: «Эй, кто там живой! Идите сюда!»
Иногда человек не может встать во весь рост, потому что ситуация заставляет его сидеть на корточках. Многим приходится делать это всю жизнь. И это – тоже случай... Или нет?
То же время. То же место.
– Вот так номер! – пробормотал Джордж. Рита высунулась из-за его плеча.
– Что будем делать?
На языке вертелась какая-то грубость, но Джордж сдержался.
– Не знаю.
Он оглянулся на «пятерку», стоявшую у обочины. В машине никого не было.
– Не знаю, – повторил он и про себя добавил: «Пока».
Безвыходных положений не бывает – это Джордж знал наверняка.
«Из любой ситуации есть выход, и не один», – любил говорить Сошник. И, понимая, что сказал очевидную, давно известную всем вещь (Джордж подозревал, что слово «банальный» не водилось в Сошниковом лексиконе), добавлял: «Из любой ситуации есть ДОСТОЙНЫЙ выход».